АБУАБДУЛЛО РУДАКИ
(860 - 941)
РУДАКИ АБУАБДУЛЛО (Абу
Абдаллах Джафар Рудаки - ок. 860-941),
таджикский и персидский поэт.
Родоначальник поэзии на фарси.
Свыше 40 лет был при дворе правителя
Бухары, затем был изгнан и умер в
нищете. Из литературного наследия
сохранились касыда «Мать
вина» (написана в 933),
автобиографическая «Ода на
старость», около 40 четверостиший
и много фрагментов поэм,
произведения лирического и
дидактического содержания.
Созданный им и его современниками
стиль преобладал в фарсиязычной
поэзии до XI в.
| ГАЗЕЛИ И КАСЫДЫ |
| Все зубы выпали мои, и понял я
впервые, Что были прежде у меня светильники живые. То были слитки серебра, и перлы, и кораллы, То были звезды на заре и капли дождевые. Все зубы выпали мои. Откуда же злосчастье? Быть может, мне нанес Кейван удары роковые? О нет, не виноват Кейван. А кто? Тебе отвечу: То сделал бог, и таковы законы вековые. Так мир устроен, чей удел – вращенъе и круженье, Подвижно время, как родник, как струи водяные. Что ныне снадобьем слывет, то завтра станет ядом, И что ж? Лекарством этот яд опять сочтут больные. Ты видишь: время старит все, что нам казалось новым, Но время также молодит деяния былые. Да, превратились цветники в безлюдные пустыни, Но и пустыни расцвели, как цветники густые. Ты знаешь ли, моя любовь, чьи кудри, словно мускус, О том, каким твой пленник был во времена иные? Теперь его чаруешь ты прелестными кудрями, – Ты кудри видела его в те годы молодые? Прошли те дни, когда, как шелк, упруги были щеки, Прошли, исчезли эти дни – и кудри смоляные. Прошли те дни, когда он был, как гость желанный, дорог; Он, видно, слишком дорог был – взамен пришли другие. Толпа красавиц на него смотрела с изумленьем, И самого его влекли их чары колдовские. Прошли те дни, когда он был беспечен, весел, счастлив, Он радости большие знал, печали – небольшие. Деньгами всюду он сорил, тюрчанке с нежной грудью Он в этом городе дарил дирхемы золотые. Желали насладиться с ним прекрасные рабыни, Спешили, крадучись, к нему тайком в часы ночные. Затем, что опасались днем являться на свиданье: Хозяева страшили их, темницы городские! |
Что было трудным для других,
легко мне доставалось: Прелестный лик, и стройный стан, и вина дорогие. Я сердце превратил свое в сокровищницу песен, Моя печать, мое тавро – мои стихи простые. Я сердце превратил свое в ристалище веселья, Не знал я, что такое грусть, томления пустые. Я в мягкий шелк преображал горячими стихами Окаменевшие сердца, холодные и злые. Мой слух всегда был обращен к великим словотворцам, Мой взор красавицы влекли, шалуньи озорные. Забот не знал я о жене, о детях, о семействе. Я вольно жил, я не слыхал про тяготы такие. О, если б, Мадж, в числе повес меня б тогда ты видел, А не теперь, когда я стар и дни пришли плохие. О, если б видел, слышал ты, как соловьем звенел я В то дни, когда мой конь топтал просторы луговые, Тогда я был слугой царям и многим – близким другом, Теперь я растерял друзей, вокруг – одни чужие. Теперь стихи мои живут во всех чертогах царских, В моих стихах цари живут, дела их боевые. Заслушивался Хорасан твореньями поэта, Их переписывал весь мир, чужие и родные. Куда бы я ни приходил в жилища благородных, Я всюду яства находил и кошели тугие. Я не служил другим царям, я только от Саманов*, Обрел величье, и добро, и радости мирские, Мне сорок тысяч подарил властитель Хорасана, Пять тысяч дал эмир Макан – даренья недурные. У слуг царя по мелочам набрал я восемь тысяч, Счастливый, песни я слагал правдивые, прямые. Лишь должное воздал эмир мне щедростью подобной, А слуги, следуя царю, раскрыли кладовые, Но изменились времена, и сам я изменился, Дай посох: с посохом, с сумой должны брести седые. |
| * - ... от Саманов... - могущественная восточноиранская династия Саманидов (864-949), добившаяся культурной и политической независимости от арабского халифата и способствовавшая возникновению государства таджиков и возрождению родной культуры. |
Не для насилья и убийств
мечи в руках блестят:
Господь не забывает зла и воздает
стократ.
Не для насилья и убийств куется
правый меч,
Не ради уксуса лежит в давильне
виноград.
Убитого узрел Иса* однажды на пути,
И палец прикусил пророк унынием
объят.
Сказал: "Кого же ты убил, когда ты
сам убит?
Настанет час, и твоего убийцу
умертвят".
Непрошенный, в чужую дверь ты
пальцем не стучи,
Не то услышишь: в дверь твою всем
кулаком стучат.
* - Иисус Христос
Зачем на друга обижаться?
Пройдет обида вскоре.
Жизнь такова: сегодня - радость, а
завтра - боль и горе.
Обида друга - не обида, не стыд, не
оскорбленье;
Когда тебя он приласкает, забудешь
ты о ссоре.
Ужель одно плохое дело сильнее ста
хороших?
Ужель из-за колючек розе прожить
всю жизнь в позоре?
Ужель искать любимых новых должны
мы ежедневно?
Друг сердится? Проси прощенья, нет
смысла в этом споре!
Мне жизнь дала совет на мой
вопрос в ответ, -
Подумав, ты поймешь, что вся-то
жизнь - совет:
"Чужому счастью ты завидовать не
смей,
Не сам ли для других ты зависти
предмет?"
Еще сказала жизнь: "Ты сдерживай
свой гнев.
Кто развязал язык, тот связан цепью
бед".
О, горе мне! судьбины я не
знавал страшней:
Быть мужем злой супруги, меняющей
мужей.
Ей не внушу я страха, приди я к ней
со львом;
А я боюсь и мухи, что села рядом с
ней.
Хотя она со мною сварлива и груба,
Надеюсь, не умру я, спасу остаток
дней.
Мы знаем: только бог не
схож ни с кем из смертных,
Ни с кем не сходна ты, а краше
божества!
Кто скажет: "День встает!" - на
солнце нам укажет,
Но только на тебя укажет он сперва.
Ты - все, что человек в былые дни
прославил,
И ты - грядущего хвалебные слова!
В благоухании, в цветах
пришла желанная весна,
Сто тысяч радостей живых вселенной
принесла она,
В такое время старику нетрудно
юношею стать, -
И снова молод старый мир, куда
девалась седина!
Построил войско небосвод, где вождь
- весенний ветерок.
Где тучи - всадникам равны, и мнится:
началась война.
Здесь молний греческий огонь, здесь
воин - барабанщик-гром.
Скажи, какая рать была, как это
полчище, сильна?
Взгляни, как туча слезы льет. Так
плачет в горе человек.
Гром на влюбленного похож, чья
скорбная душа больна.
Порою солнце из-за туч покажет нам
свое лицо,
Иль то над крепостной стеной нам
голова бойца видна?
Земля на долгий, долгий срок была
подвергнута в печаль,
Лекарство ей принес жасмин: она
теперь исцелена.
Все лился, лился, лился дождь, как
мускус, он благоухал*,
А по ночам на тростнике лежала
снега пелена.
Освобожденный от снегов, окрепший
мир опять расцвел,
И снова в высохших ручьях шумит
вода, всегда вольна.
Как ослепительный клинок,
сверкнула молния меж туч,
И прокатился первый гром, и громом
степь потрясена.
Тюльпаны, весело цветя, смеются в
травах луговых,
Они похожи на невест, чьи пальцы
выкрасила хна.
На ветке ивы соловей поет о счастье,
о любви,
На тополе поет скворец от ранней
зорьки дотемна.
Воркует голубь древний сказ на
кипарисе молодом,
О розе песня соловья так упоительно
звучна.
Живите весело теперь и пейте
славное вино,
Пришла любовников пора, им радость
встречи суждена.
Скворец на пашне, а в саду
влюбленный стонет соловей,
Под звуки лютни пей вино, - налей же,
кравчий, нам вина!
Седой мудрец приятней нам того
вельможи, что жесток,
Хотя на вид и хороша поры весенней
новизна.
Твой взлет с паденьем сопряжен, в
твоем паденье виден взлет,
Смотри, смутился род людской,
пришла в смятение страна.
Среди красивых, молодых блаженно
дни ты проводил,
Обрел желанное в весне - на
радость нам она дана.
* - мускус в поэзии - синоним
благоухания и черного цвета
| Нам надо мать вина сперва
предать мученью *, Затем само дитя подвергнуть заключенью. Отнять нельзя дитя, покуда мать жива, – Так раздави ее и растопчи сперва! Ребенка малого не позволяют люди До времени отнять от материнской груди: С весны до осени он должен целиком Семь полных месяцев кормиться молоком. Затем, кто чтит закон, творцу хвалы возносит, Мать в жертву принесет, в тюрьму ребенка бросит. Дитя, в тюрьму попав, тоскуя от невзгод, Семь дней в беспамятстве, в смятенье проведет. Затем оно придет в сознанье постепенно Забродит, забурлит – и заиграет пена. То бурно прянет вверх, рассудку вопреки. То буйно прыгнет вниз, исполнено тоски. Я знаю, золото на пламени ты плавишь, Но плакать, как вино, его ты не заставишь С верблюдом бешеным сравню дитя вина, Из пены вздыбленной родится сатана! Все дочиста собрать не должен страж лениться: Сверканием вина озарена темница. Вот успокоилась, как укрощенный зверь Приходит страж вина и запирает дверь. Очистилось вино и сразу засверкало Багрянцем яхонта и пурпуром коралла Йеменской яшмы в нем блистает красота, В нем бадахшанского рубина краснота Понюхаешь вино – почуешь, как влюбленный, И амбру с розами, и мускус благовонный. Теперь закрой сосуд, не трогай ты вина, Покуда не придет созревшая весна. Тогда раскупоришь кувшин ты в час полночный. И пред тобой родник блеснет зарей восточной. Воскликнешь: “Это лал, ярка его краса, Его в своей руке держал святой Муса!* Его отведав, трус в себе найдет отвагу, И в щедрого оно преображает скрягу... А если у тебя – бесцветный, бледный лик, Он станет от вина пунцовым, как цветник. Кто чашу малую испробует вначале, Тот навсегда себя избавит от печали. Прогонит за Танжер давнишней скорби гнет И радость пылкую из Рея* призовет”. Выдерживай вино! Пускай промчатся годы И позабудутся тревоги и невзгоды. Тогда средь ярких роз и лилий поутру Ты собери гостей на царственном пиру. Ты сделай свой приют блаженным садом рая, Блестящей роскошью соседей поражая. Ты свой приют укрась издельем мастеров, И золотом одежд, и яркостью ковров, Умельцев пригласи, певцов со всей округи, Пусть флейта зазвенит возлюбленной подруги. В ряду вельмож везир воссядет – Балами, А там – дихкан* Салих с почтенными людьми. На троне впереди, блистая несказанно, Воссядет царь царей, властитель Хорасана*. Красавцев тысяча предстанут пред царем: Сверкающей луной любого назовем! Венками пестрыми те юноши увиты, Как красное вино, пылают их ланиты. Здесь кравчий – красоты волшебной образец, Тюрчанка – мать его, хакан – его отец*. Поднялся – радостный, веселый – царь высокий. Приблизился к нему красавец черноокий, Чей стан, что кипарис, чьи щеки ярче роз. И чашу с пламенным напитком преподнес, Чтоб насладился царь вином благоуханным Во здравие того, кто правит Саджастаном*. Его сановники с ним выпьют заодно, Они произнесут, когда возьмут вино: “Абу Джафар Ахмад ибн Мухаммад! Со славой Живи, благословен иранскою державой! Ты – справедливый царь, ты – солнце наших лет! Ты правосудие даруешь нам и свет!” Тому царю никто не равен, скажем прямо, Из тех, кто есть и кто родится от Адама! Он – тень всевышнего, он господом избран, Ему покорным быть нам повелел Коран*. Мы – воздух и вода, огонь и прах дрожащий, Он – отпрыск солнечный, к Сасану восходящий. Он царство мрачное к величию привел, И потрясенный мир, как райский сад, расцвел. Коль ты красноречив, прославь его стихами, А если ты писец, хвали его словами, А если ты мудрец, – чтоб знанья обрести, Ты должен по его последовать пути. Ты скажешь знатокам, поведаешь ученым: “Для греков он Сократ, он стал вторым Платоном!” А если шариат* ты изучать готов, То говори о нем: “Он главный богослов!” Уста его – исток и мудрости, и знаний, И, выслушав его, ты вспомнишь о Лукмане*. Он разум знатоков умножит во сто крат, |
Разумных – знанием
обогатить он рад. Иди к нему, взглянуть на ангела желая: Он – вестник радости, ниспосланный из рая. На стройный стан взгляни, на лик его в цвету, И сказанного мной увидишь правоту. Пленяет он людей умом, и добротою, И благородною душевной чистотою Когда б дошли его речения к тебе, То стал бы и Кейван светить твоей судьбе*. Узрев его среди чертога золотого, Ты скажешь: “Сулейман великий ожил* снова!” Такому всаднику, на скакуне таком, Мог позавидовать и славный Сам* в былом. А если в день борьбы, когда шумит сраженье, Увидишь ты его в военном снаряженье, Тебе покажется ничтожным ярый слон, Хотя б он был свиреп и боем возбужден. Когда б Исфандиар* предстал пред царским взором, Бежал бы от царя Исфандиар с позором. Возносится горой он мирною порой, Но то гора Сейам, ее удел — покой. Дракона ввергнет в страх своим копьем разящим: Тот будет словно воск перед огнем горящим. Вступи с ним в битву Марс, чья гибельна вражда, Погибель обретет небесная звезда. Когда себе налить вина велит могучий, Ты скажешь: “Вешний дождь из вешней льется тучи Из тучи только дождь пойдет на краткий срок, А от него – шелков и золота поток. С огромной щедростью лилась потопа влага. Но с большей щедростью дарит он людям благо. Великодушием он славен, и в стране Хвалы ему в цене, а злато не в цене. К великому царю поэт приходит нищий – Уходит с золотом, с большим запасом пищи. В диване должности он роздал* мудрецам, И покровительство он оказал певцам. Он справедлив для всех, он полон благодати, И равных нет ему средь мусульман и знати. Насилья ты с его не видишь стороны, Перед его судом все жители равны. Простерлись по земле его благодеянья, Такого нет, кого лишил бы он даянья. Покой при нем найдет уставший от забот, Измученной душе лекарство он дает. В пустынях и степях, средь вечного вращенья, Он сам себя связал веревкой всепрощенья. Прощает он грехи, виновных пожалев, И милосердием он подавляет гнев. Нимрузом правит он*, и власть его безмерна, А счастье – леопард, а враг дрожит, как серна. Подобен Амру он, чья боевая рать, Чье счастье бранное как бы живут опять. Хотя и велика, светла Рустама слава*, – Благодаря ему та слава величава! О Рудаки! Восславь живущих вновь и вновь, Восславь его: тебе дарует он любовь. И если ты блеснуть умением захочешь, И если ты свой ум напильником наточишь, И если ангелов, и птиц могучих вдруг, II духов превратишь в своих покорных слуг, – То скажешь: “Я открыл достоинств лишь начало, Я много слов сказал, но молвил слишком мало...” Вот все, что я в душе взлелеял глубоко. Чисты мои слова, их всем понять легко. Будь златоустом я, и самым звонким в мире, Лишь правду говорить я мог бы об эмире. Прославлю я того, кем славен род людской, Отрада от него, величье и покой. Своим смущением гордиться не устану, Хоть в красноречии не уступлю Сахбану*. В умелых похвалах он шаха превознес И, верно выбрав день, их шаху преподнес Есть похвале предел – скажу о всяком смело, Начну хвалить его – хваленьям нет предела! Не диво, что теперь перед царем держав Смутится Рудаки, рассудок потеряв. О, мне теперь нужна Абу Омара смелость, С Аднаном сладостным* сравниться мне б хотелось. Ужель воспеть царя посмел бы я, старик, Царя, для чьих утех всевышний мир воздвиг! Когда б я не был слаб и не страдал жестоко, Когда бы не приказ властителя Востока, Я сам бы поскакал к эмиру, как гонец, И, песню в зубы взяв, примчался б наконец! Скачи, гонец, неси эмиру извиненья, И он, ценитель слов, оценит без сомненья Смущенье старика, что немощен и слаб: Увы, не смог к царю приехать в гости раб Хочу я, чтоб царя отрада умножалась, А счастье недругов всечасно уменьшалось, Чтоб головой своей вознесся он к луне, А недруги в земной сокрылись глубине, Чтоб солнце в нем нашло счастливого собрата, Сахлана стал прочней, превыше Арарата. |
| * - Мать вина - имеется в
виду виноградная гроздь,
"дитя" которой, вино,
заключается в кувшин, как в
темницу; * - Муса - библейский Моисей * - Рей - название города, развалины которого сохранились близ Тегерана * - Дихкан - в древности представитель родовой знати * - Хорасан - область восточного Ирана, северо-западного Афганистана, юга Туркменистана и Узбекистана * - Тюрчанка - в персидской литературе синоним красавицы; хакан - титул правителя тюрков * - Саджастан (Сеистан) - область южнее Хорасана (родина легендарных богатырей - Заля, Рустама) * - Коран - священная книга мусульман * - Шариат - свод мусульманского права * - Лукман - символ мудрости и знаний * - Кейван - планета Сатурн * - Сулейман - царь Соломон - символ мудрости и богатства * - Сам - легендарный богатырь из Сеистана * - Исфандиар - герой древнеиранских сказаний * - Диван - орган управления финансами и земельными владениями, государственная канцелярия * - Нимруз - другое название Сеистана * - Рустам - легендарный богатырь древнеиранских (арийских) сказаний * - Сахбан - известный арабский оратор * - Аднан - предок пророка Мухаммада |
(перевод В. Левика)
Казалось, ночью на
декабрь апрель обрушился с высот.
Покрыл ковром
цветочным дол и влажной пылью – небосвод
Омытые слезами туч,
сады оделись в яркий шелк,
И пряной амбры
аромат*
весенний ветер нам несет.
Под вечер заблистал
в полях тюльпана пурпур огневой,
В лазури скрытое
творцом явил нам облаков полет.
Цветок смеется мне
вдали, – иль то
зовет меня Лейли?*
Рыдая, облако
пройдет, –
Меджнун, быть может, слезы льет?
И пахнет розами
ручей, как будто милая моя
Омыла розы щек
своих в голубизне прозрачных вод:
Ей стоит косу
распустить – и
сто сердец блаженство пьют,
Но двести кровью
изойдут, лишь гневный взор она
метнет.
Покуда розу от шипа
глупец не в силах отличить,
Пока безумец, точно
мед, дурман болезнетворный пьет,
Пусть будут розами
шипы для всех поклонников твоих
И, как дурман, твои
враги пусть отвергают сладкий мед...
* - амбра - воскообразное вещество,
употреблявшееся
для благовонных курений (в
парфюмерии)
* - Лейли - возлюбленная Кейса,
прозванного Меджнуном
(по-арабски - "одержимый")
Для
радостей низменных тела я дух
оскорбить бы не мог,
Позорно быть
гуртоправом тому, кто саном высок.
В иссохшем ручье
Эллады не станет искать воды
Тот, кто носителем
правды явился в мир как пророк.
Мой стих – Иосиф Прекрасный*, я пленник его красоты.
Мой стих – соловьиная песня, к
нему приковал меня рок.
Немало вельмож я
видел и не в одном распознал
Притворную
добродетель и затаенный порок.
Одно таил я желанье:
явиться примером для них.
И вот... разочарованье послал мне в
награду бог.
* - библейский Иосиф - синоним
красоты
Будь весел
с черноокою вдвоем,
Затем что сходен
мир с летучим сном.
Ты будущее радостно
встречай,
Печалиться не стоит
о былом.
Я и подруга нежная
моя,
Я и она – для счастья мы живем.
Как счастлив тот,
кто брал и кто давал,
Несчастен
равнодушный скопидом.
Сей мир, увы, лишь
вымысел и дым,
Так будь что будет,
насладись вином!
Самум
разлуки налетел – и нет тебя со мной!
С корнями вырвал
жизнь мою он из земли родной.
Твой локон – смертоносный лук, твои
ресницы –
стрелы.
Моя любовь! Как без
тебя свершу я путь земной!
И кто дерзнет тебя
спросить: “Что поцелуй твой
стоит?”
Ста жизней мало за
него, так как же быть с одной?
Ты солнцем гордой
красоты мой разум ослепила.
Ты сердце опалила
мне усладою хмельной.
Я потерял
покой и сон –
душа разлукою больна,
Так не страдал еще
никто во все века и времена.
Но вот свиданья час
пришел, и вмиг развеялась печаль:
Тому, кто встречи
долго ждал, стократно сладостна
она,
Исполнен радости, я
шел давно знакомою тропой,
И был свободен мой
язык, моя душа была ясна.
Как с обнаженной
грудью раб, я шел знакомою тропой,
И вот навстречу мне
она, как кипарис, тонка, стройна.
И мне, ласкаясь,
говорит: “Ты истомился без меня?”
И мне, смущаясь,
говорит: “Твоя душа любви верна?”
И я в ответ: “О ты,
чей лик затмил бы гурий красотой!
О ты, кто розам
красоты на посрамленье рождена!
Мой целый мир – в одном кольце твоих
агатовых кудрей,
В чоуганы локонов* твоих вся жизнь моя
заключена.
Я сна лишился от
тоски по завиткам душистых кос,
И от тоски по блеску
глаз лишился я навеки сна.
Цветет ли роза без
воды? Взойдет ли нива без дождя?
Бывает ли без
солнца день, без ночи – полная луна?”
Целую лалы* уст ее – и точно сахар на губах,
Вдыхаю гиацинты щек
– и амброй грудь
моя полна.
Она то просит: дай
рубин – и я
рубин ей отдаю,
То словно чашу поднесет – и я
пьянею от вина...
* - чоуган - палка с загнутым
концом для чоуганбози
(игра, напоминающая конное поло)
* - лалы - рубин - синоним губ
возлюбленной
Налей вина
мне, отрок стройный, багряного, как
темный лал,
Искристого, как
засверкавший под солнечным лучом
кинжал.
Оно так хмельно, что
бессонный, испив, отрадный сон
узнал,
Так чисто, что его
бы всякий водою розовой назвал.
Вино – как слезы тучки
летней, а тучка – полный твой фиал*.
Испей – и разом возликуешь,
все обретешь, чего желал.
Где нет вина – сердца разбиты, для
них бальзам –
вина кристалл
Глотни мертвец его
хоть каплю, он из могилы бы восстал
И пребывать вино
достойно в когтях орла, превыше
скал,
Тогда – прославим
справедливость! – его бы низкий не
достал.
* - фиал - чаша, пиала
О трех
рубашках,
красавица, читал я в притче седой
Все три носил Иосиф,
прославленный красотой,
Одну окровавила
хитрость, обман разорвал другую,
От благоухания
третьей прозрел Иаков слепой
Лицо мое первой
подобно, подобно второй мое сердце,
О, если бы третью
найти мне начертано было судьбой.
(перевод И. Сельвинского)
Ветер, вея
от Мульяна *, к
нам доходит.
Чары яр * моей желанной к нам
доходят...
Что нам брод Аму
шершавый? Нам такой,
Как дорожка
златотканая, подходит.
Смело в воду!
Белоснежным скакунам
По колена пена
пьяная доходит.
Радуйся и возликуй,
о Бухара:
Шах к тебе,
венчанная, приходит.
Он – как тополь! Ты – как яблоневый сад!
Тополь в сад
благоухания приходит.
Он – как месяц! Ты – как синий небосвод!
Ясный месяц в небо раннее
восходит.
* - Мульян - речка в Бухаре
* - яр - подруга
| ГАЗЕЛИ И КАСЫДЫ |
© 2000-2001 Jamshed Dodkhoyev
You may use any part presented herein for non-commercial purposes
only, on the condition of giving full credit to the author and to
this home page, including a hyperlink, if you wish to use these
material over the Internet.
